Чур, пращур, чурка, щур, щурёнок, щука…
Что общего? Два-три похожих звука!..
Четвёрку первых слов давно роднёй
Признала без меня уже наука,
Рассказ о щуке и щурёнке – мой!

Но щуку – это знаете вы сами –
Я не поймаю голыми руками,
А если и смогу её поймать,
Без чурки, щура, пращура с чурами
Мне корня «щуки» вам не показать.

Что значит «чурка»? Небольшую чурку –
Обрубок пня бросаем мы в печурку,
И «чуркой» называем дурака,
Но эту многогранную фигурку
Отставим – ей ведь жить и жить века!

А если чурка – с кол величиною?
– Так это «чур»! – Мне шепчет за спиною
Мой пращур. Испугавшись чересчур
(И в чересчур запрятан «чур»!) , я вою:
«Чур меня, чур!», – спаси, мол, некто «чур»!

Кто ж этот чур, безвестный-знаменитый,
Тот, у кого мы все века защиты
Просили и всё просим до сих пор,
Когда внезапно страхами обвиты,
Скользнувшими из подсознанья нор?

Когда мы все язычниками были
(Не мы, а предки!), мёртвых хоронили
На кладбище недалеко от мест,
Где жили, и с молитвой на могиле
Кол или «чур» вбивали, а не крест.

Кол непростой: там, где верхушка чура,
Была не то чтоб сделана фигура,
А вырезано мёртвого лицо,
Короче, примитивная скульптура,
Земную жизнь замкнувшая в кольцо.

И умерших «святыми» звали русы.
И нынче на могилках белорусы
«Святыя нашi прэдкi!» – говорят.
И волосы их, как у предков, русы,
И в каждом взгляде – светлый предков взгляд.

И если в чём-то предки вдруг грешили,
Считали – через чур переступили,
Обижен чур (отсюда «чересчур»)!
Тогда прощенья у него просили,
Чтоб лик древесный не был строг и хмур.

Считалось, что от чура исходила
Особая спасительная сила
(Ну, чем не мощи это христиан!),
Она и исцеляла, и хранила
И отводила нечисть и обман.

И стоило кому в пути опасном,
В глухом лесу – в ночи ли, днём ненастным,
Где ведьмы стонут голосами кур,
Не оплошать и крикнуть громогласно:
«Чур меня, чур!» – Спасал от смерти чур!..

А тот, кто род когда-то славный начал,
И чуров всех от жён достойных зачал,
И раньше прочих в Нижний Мир сошёл,
Как самый главный назывался «прачур»
И мог спасать от самых страшных зол.

Потом, когда крещенье совершилось,
Из книг церковных «щ» на Русь явилось
С болгарским, то есть книжным языком,
Во многие слова оно вселилось
И «ч» щекоткой выгнало тайком.

Стал «вечий» «вещим», хоть осталось «вече»,
«Свещами», хоть на время, стали «свечи»,
«Кочей» – «Кощеем» – этот навсегда!
«Чур» – «щуром», «прачур» – «пращуром»: две речи
Слились, во все втекая города.

И «щуриться» произошло от «щура» –
Умершего, «прищуренного» «чура»,
Ему глаза «прищурил» вечный сон, –
Его потомки превратили в «жмура»
(От «жмуриться»), обогатив жаргон!

Но «щука» здесь причём? Да ведь «щучонок»
Как слово нов: был прежде лишь «щурёнок»!
Подумал я: «Щурёнок» может быть
Не «щуки» – «щуРки», так сказать, «ребёнок»,
Но «р» сумели предки «проглотить»!

Им явно перед «к» оно мешало!
Но объясненья мне не доставало:
Коль «щуРка» – «щура», «щур», тогда – кому?
И щука вдруг по-русски мне сказала:
Я «щур» всему народу твоему!»
                  
И ахнул я: ведь это каждый  знает –               
Ивану в сказке Щука помогает
Со дна яйцо утиное достать,
В яйце – игла, Иван иглу ломает –
И тотчас смерть Царя Кощея – хвать!

Кощея смерть в яйце таилась утки!
Но вспомним родовые предрассудки –
Лишь родичам старались помогать!
И нынче это держится в рассудке
У многих, так чего ж от древних ждать!

И если щука русским помогала
(Как Баба Йога, что Ягою стала),
То, значит, щука русских берегла,
От бед в пути, от смерти защищала,
И нашей Щуркой общею была!

Недаром в сказке нашему Емеле,
Она, дав слово, помогла на деле,
Вручила иномарочную печь,
Он стал с царевной в царской спать постели, –
Ведь надо ж как-то Родину беречь!

И только щука родила щурёнка,
Царевна тотчас родила ребёнка –
По щучьему велению, видать!
Я не соврал, но рвётся там, где тонко,
И сказ мой – чур! – неверием не рвать!             

14 июля 2007 г.
Москва.