А Я бы вернулся?...

В преддверии 9-го мая Москва разукрасилась георгиевскими лентами, флагами. И в один вечер я шла в метро, глянула на очередную полосатую ленточку, привязанную к сумке девушки, идущей впереди, и подумала…
А что, если бы у нас сейчас была война?... И моего друга забрали бы на фронт…Вернулся ли бы он?... И вообще, от чего зависит то, что один возвращается, а другой нет?...

…В прошлом году папина знакомая учительница к празднику Победы готовила с детьми газету-стенд в память о героях. Детям было дано задание найти фронтовые письма дедушек или прадедушек с фронта, сделать какие-то вырезки из них, чтобы вставить потом на полотно. Так на руках у учительницы оказалось около 200 военных писем. Папа, заинтересовавшись материалом, предложил не просто выискивать в письмах «интересные места», а попробовать проанализировать: почему одни их авторы прошли через всю войну и вернулись домой живыми, а другие погибли? И вот, что показала статистика…

Те солдаты, которые писали о войне как о «деле», «долге перед Родиной», необходимости отстоять Жизнь и благополучие своей страны, а о немцах без злобы или ненависти как о таких же людях, выполняющих свой долг, те почти все вернулись. Другие же, письма которых пропитаны осуждением, ненавистью к врагу, противостоянием, жаждой мщения и желанием либо показаться смелым, патриотичным героем, почти все вскоре погибли…

Удивительно, правда? Получается, что те, кто шёл защищать родину, кто воевал «за» своё, а не «против» чужого, кто принимал обстоятельства и своих врагов, кто шёл в бой не за славой, подстрекаемой гордыней, а просто делал дело, с любовью и надеждой в сердце, те заслужили жизнь. Говорят, они и описывали во многом эту жизнь в своих письмах, рассказывая о своем военном быте, разговорах с другими солдатами, о своей любви к близким… Полные же неприятия, злобы, писавшие о немцах с желчью, ненавистью, хвастающие своими победами (в роде: «а я вчера четверых убил!»), мечтающие о славе, поплатились за это жизнью…
Невольно тут вспомнился мне Андрей Болконский из толстовского романа«Война и мир» с его мыслями перед Аустерлицким сражением:

«Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. "Да, завтра, завтра! -- думал он. -- Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать". И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он... Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? -- "Ну, а потом, -- отвечает сам себе князь Андрей, -- я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди -- отец, сестра, жена, -- самые дорогие мне люди, -- но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей", подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова». (1 т, ч. 3, гл. 12)

А разве мало было тех, кто вот с такими же мыслями шёл с бой?...

И что же? В том же сражении наш герой, схватив оставленное бегущими от страха солдатами знамя и чувствуя, что это и есть тот самый миг его славы, пал раненый в голову… Не насмерть, нет, автор дал ему ещё время пожить и сильно измениться. Судьба же, Бог увидели в этом человеке не внешнее желание воодушевить растерявшихся солдат, а внутреннюю Гордыню, превратившуюся в жажду славы, и пресекли этот порыв. Ведь очень важно не только то, Что ты делаешь, но и Как, с каким чувством, с каким посылом делаешь!...

Всё это, пролетев у меня в голове, вернулось к исходному, для меня самой же неожиданному вопросу: так вернулся ли бы с войны мой друг?...
И, окинув его внутренним взглядом, я грустно, но честно ответила себе – скорее всего, нет… Именно потому, что есть в нём эта Гордыня, конечно, не такая всезатмевающая, как у Андрея Болконского, но всё же достаточная, чтобы подстегнуть его на тщеславные мысли и порывы… Бросился бы он ради жажды геройства под пули… Мне кажется, да, бросился бы. Ведь разве так уж редко в нас самих говорит тот самый Болконский?...

Слава Богу, что у нас сейчас нет войны!...

В тот вечер мы с моим другом долго разговаривали на эту тему…